Тема: О, ВОЛГА!

Страница 3 из 3 ПерваяПервая 123
Показано с 21 по 30 из 30
  1. #21
    Аватар для Atlantika
    Регистрация
    09.05.2011
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    833

    По умолчанию

    69 круизов с 1998 года
    С уважением Андрей.
    Репин Лучший

  2. 6 пользователей сказали cпасибо Atlantika за это полезное сообщение:


  3. #22
    Аватар для Botsman
    Регистрация
    12.05.2011
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    2,721

    По умолчанию

    ЯРИЛИНА ПОЛЯНА


    День был холодный и ветреный. Над Николо-Бережками клубились темные тучи. В тревожном безмолвии кладбище выглядело особенно скорбным. Я нагнулся к мраморной плите с надписью "Александр Николаевич Островский", чтобы положить луговые цветы, и на мою руку упали тяжелые капли дождя. Однако ветер вскоре увел тучи в сторону Щелыкова, и когда мы узкой тропинкой вдоль речки вышли на Ярилину поляну, вся она была освещена солнцем.



    О Ярилиной поляне я слышал и читал немало, но увидел ее не такой, какой представлял раньше. Не было ничего сказочного, фантастического ни в сочных высоких травах, ни в молодых березах и елях. Лес как лес, поляна как поляна. Мало ли таких, особенно на Верхней Волге.

    Но вот я подошел к шестигранному срубу и замер. Сквозь прозрачную воду было видно, как со дна выбивается ключ. Он не просто вытекал спокойно и размеренно, как нередко бывает в лесных родниках, а именно выбивался толчками, тревожно и настойчиво. Он пульсировал, бился, как бьется живое сердце. Обыкновенная на первый взгляд поляна сразу же стала сказочной. И уже не было ничего удивительного в том, что именно здесь, на Ярилиной поляне, чародей русского языка и русского театра Александр Николаевич Островский встретил свою Снегурочку, своего Мизгиря, своего Берендея и подарил их своему народу.


    Сколько таких чудесных полян по берегам Boлги

    Я стоял над прозрачной и чистой водой и представлял, как смотрелась в нее Снегурочка в предчувствии страстной, всесокрушающей любви. Я даже услышал ее тонкий, нежный, жалобный голосок, обращенный к матери, щедрой и безоглядной Весне-красне:

    На ключике холодном умываясь,
    Взглянула я в зеркальные струи,
    И вижу в них лицо свое в слезах,
    Измятое тоской бессонной ночи.
    И страшно мне, краса моя увянет
    Без радости. О мама, дай любви!
    Любви прошу, любви девичьей!
    Пусть гибну я, любви одно мгновенье
    Дороже мне годов тоски и слез.


    Оглядывая Ярилину поляну, гудящую пчелиным гудом над сладким цветущим разнотравьем, я представил, как Снегурочка признавалась тут в любви к Мизгирю и как, пронзенная безжалостным лучом Ярилы-Солнца, растаяла в объятьях любимого, жизнью заплатив за короткое счастье любви. Но не это, пожалуй, более всего взволновало меня у прозрачного ключа, а то, что я вспомнил-услышал тут, как два берендеевых хора, сходясь и расходясь, пели:

    "А мы просо сеяли, сеяли,
    Ой дид-ладо, сеяли, сеяли!"

    "А мы просо вытопчем, вытопчем,
    Ой дид-ладо, вытопчем, вытопчем".


    Сразу вспомнилось далекое детство на улицах тихого, похожего на деревню городка. Мы, ребята, взявшись за руки, двумя группами ходим навстречу друг другу и поем эту самую песенку: "А мы просо сеяли, сеяли..." Поем, в игре выкупая свою уличную Снегурочку.

    Выходит, впервые в жизни я встретился с творчеством Островского, еще ничего не зная о его существовании, еще не умея читать, так как дело было до школы. Выходит, бессмертное произведение великого драматурга уже тогда жило во мне подобно тому, как живут в нас произведения неумирающего народного творчества. Мысль об этом была похожа на открытие.



    Ярилина поляна, Николо-Бережки и все другие восхитительные места вокруг Щелыкова дали Островскому столько поэтических видений, так обогатили его воображение, что без этих благословенных мест вряд ли он совершил бы великий подвиг художника, как, впрочем, без Замоскворечья и без любимой Волги.

    В быстрой и суетливой Куекше или глубокой и задумчивой Мере Александр Николаевич мог часами удить рыбу. С большим терпением и охотой брал он из окружающей среды характеры, образы, различные ситуации и сюжеты для своих пьес.

    После путешествия по великой реке, совершенного в 1856 году, Островский решил создать ряд пьес под общим заглавием "Ночи на Волге". Сюда должна была войти "Гроза", как пьеса о современной жизни, драматическая хроника „Козьма Захарьич Минин, Сухорук", как историческое полотно, а также комедия "Воевода" ("Сон на Волге"). Все это объединялось единым замыслом, единым желанием дать широкие картины народной жизни. Объединяющим началом была тут еще и Волга.

    Стоя ночью на волжском берегу, Минин слышит печальную протяжную песню и чувствует в ней слезы самой России, истерзанной врагом: "разгром войны, пожары деревень, житье без кровли, ночи без ночлега". Преисполненный величайшей исторической ответственности за судьбы народа, Минин "готов один поднять всю Русь на плечи, готов орлом лететь на супостата". И Волга укрепляет дрогнувший было дух своего сына: "Восстань за Русь".

    И патриот Минин "восстает" за Русь и вместе с князем Пожарским идет спасать Москву от вражеского нашествия И спасает.

    С Волгой связана судьба Катерины в пьесе "Гроза". Гибнет на берегу Волги и главная героиня пьесы "Бесприданница".

    Волга подсказывает драматургу скорбные, трагические коллизии, она же раскрывает перед ним поэтический неповторимый мир, как это происходит, например, в пьесе "Воевода". Действие пьесы разворачивается "в большом городе на Волге" с ее сказками, загадками, пословицами, с легендами о разбойнике Кудеяре, с народными играми, представлениями, обрядами, с веселой игрой гусляра и задумчивой песней удалых гребцов. На что уж был строг и придирчив к пьесам Островского Тургенев, но и тот не удержался от похвалы и восторженно писал: "Воевода" Островского меня привел в умиление. Эдаким славным, вкусным, чистым русским языком никто не писал до него!.. Какая местами пахучая, как наша русская роща летом, поэзия! Хоть бы в удивительной сцене "Домового". Ах, мастер, мастер этот бородач! Ему и книги в руки... Сильно он расшевелил во мне литературную жилу".

    Не зря Тургенев и Белинский так высоко ставили мастерство драматурга. "Театр Островского", составивший славу русской национальной культуры, начался с яркого, живого языка. Со сцены зазвучала свежая, богатая красками, тонами и полутонами русская речь.

    Чуткий к языку художник проверяет слово на вкус, на запах и цвет, улавливает музыку слова, его первозданность и красоту. Иное затертое, затасканное словечко он может превратить в свежее и яркое, может придать обаяние какому-нибудь канцелярскому выражению. Островскому все это было подвластно в исключительной степени.

    Помните, Катерина в "Грозе", открываясь любимому человеку, говорит: "Божьего суда не побоялась, побоюсь ли я людского суда?" Сколько в этом кротости и отчаянного самопожертвования любящей женщины, сколько смысла!

    Таков он, чародей русского языка, Александр Николаевич Островский. В известной степени вся российская действительность была для него Ярилиной поляной, он всю жизнь собирал слова-самоцветы и усилиями своих, так непохожих друг на друга героев ссыпал их в кладовую русского языка. Как пчела несет нектар в улей, так и он нес в литературу всю прелесть, всю живость великого, свободного русского языка, живущего в песнях, пословицах, поговорках, в повседневной разговорной речи.


    Щелыково — царство чародея отечественной драматургии А.Н. Островского. Если бы старый дом мог говорить, он много рассказал бы о вдохновенном труде волшебника русской сцены.


    Здесь под пером драматурга оживали бессмертные образы.

    Когда в тот же день я уезжал из Щелыкова, над старым домом писателя, давно ставшим музеем, снова клубились тучи. Но их предгрозовая чернота не пугала, не вызывала ни грусти, ни скорби. Наверное, как и всякий другой, кто побывал в этих заповедных местах, я увозил с собой светлые чувства, чувства восхищения, благодарности и любви.
    Последний раз редактировалось Botsman; 13.08.2011 в 20:32.
    В конце концов все будет хорошо. А если что-то не хорошо, значит это еще не конец.

  4. 7 пользователей сказали cпасибо Botsman за это полезное сообщение:


  5. #23
    Аватар для Botsman
    Регистрация
    12.05.2011
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    2,721

    По умолчанию

    КРЕСТЬЯНКА


    Есть люди, которых всегда представляешь деятельными, живыми. Кажется, они вечны, как это небо, облака, звезды, травы, как у дороги колосящаяся рожь. В последний раз я видел Прасковью Андреевну в совхозе "Караваево" под Костромой. Малинина стояла тогда на клубной сцене, в темной юбке, в темном жакете. На лацкане жакета светились две Золотые Звездочки. Не заходя на трибуну, Малинина разговаривала с нами, как разговаривает мать с детьми, уча, но не поучая.

    — Читаешь иную книжку, сердце забирает. Смотришь, как хлеб растет, сердце так же неспокойно. А все потому, что и в книжку и в хлеб труд вложен. Труд — основа всего.

    В зале сидели писатели. Они съехались из разных мест в Кострому поговорить о проблемах Нечерноземья и по предложенной программе попали в "Караваево", куда из своего села заглянула и Малинина. С первой же фразы известная всей стране женщина завладела залом и всех превратила в слух. С подчеркнутой, прямо-таки изысканной сосредоточенностью слушал Малинину Юрии Бондарев. По-простецки, дав в себе проснуться крестьянскому сыну, внимал ей Сергей Викулов. Согласно кивал седеющей головой Иван Васильев. Я смотрел то на Прасковью Андреевну, то на своих товарищей по перу и не удивлялся тому, что инженеры человеческих душ с такой жадностью ловят каждое слово старой крестьянки: ее устами говорила сама жизнь.

    —Я на том стою, что без любви к делу дела не бывает.

    Малинина вполне бы могла быть прототипом крупного самобытного характера в литературе. И дело не только в том, что простая колхозница поднялась до уровня государственного деятеля, была делегатом многих партийных съездов, членом правительства, удостоена двух Золотых Звезд Героя Труда. Про нее мало сказать и то, что она "коня на скаку остановит, в горящую избу войдет". Прасковья Андреевна, как никто, умела войти в души людей, и они за добро платили добром. Пожалуй, как никто, она умела выражать в себе время. До нее в колхозе "XII Октябрь" перебывало, кажется, 16 председателей, она же руководила этим хозяйством 30 лет. Уже одного этого факта достаточно, чтобы понять, что за характер — Малинина.

    О своей жизни и жизни родного села Саметь Прасковья Андреевна написала книгу и назвала ее "Волжские ветры". Почему именно так? Ведь, собственно, о Волге в книге сказано не так уж много. Ну, скажем, вот это: "Я иду берегом Волги. Как люблю я смотреть на ее широкое раздолье! Куда стремятся ее воды? Куда торопятся? Как хочется, чтобы подхватили они меня и унесли в сказочную, прекрасную страну... Далеко виден дымок, плывет пароход... Раздается его далекий гудок, он звучит как призыв, и моя душа устремляется ему навстречу. Я решаю дождаться парохода, он обязательно принесет с собой что-то новое и хорошее".



    Это из впечатлений детства. Есть и еще кое-что, связанное с Волгой. Но в основном книга о судьбе русской женщины, бывшей батрачки, поднявшейся к сияющим вершинам трудовой славы.

    Так почему же все-таки "Волжские ветры"? Я не успел спросить об этом Прасковью Андреевну. Теперь, когда ее нет, я думаю, что ветры великой реки она воспринимала как ветры великой, вечно обновляющейся жизни. Жизни, которую она сама, своими обветренными руками, своей крестьянской душой строила и утверждала на родной земле, на колхозном поле под Костромой.

    — Вот некоторые бросают землю и уходят с нее, — возмущалась тогда перед нами в "Караваеве" Прасковья Андреевна — Я таких людей не понимаю. Как же можно без земли? Мы своим детишкам прививаем любовь к земле со школы. На школу ни денег не жалеем, ни души. В детском садике и то ребят увлекаем работой: они сеют лук, морковь, осенью урожай собирают. Посмотрели бы, сколько у них радости при этом! Нет, не зря в народе говорят: "От худого семени не жди доброго племени".

    Прасковья Андреевна всю жизнь засевала ниву добрыми семенами, и всходы после нее остались добрые. В памяти народной ей жить да жить.


    На костромской земле.

    ---------- Добавлено в 20:38 ---------- Предыдущее сообщение было размещено в 20:31 ----------

    ПРО "ФАРАОНКУ" *


    Возле древнего Городца - плотина гидростанции. Она подняла воды волжского моря - Горьковского. Около гидростанции возник промышленный город Заволжье. В Городце тоже появились заводы, однако его старая часть оставлена в неприкосновенности.

    Город известен передававшимся из поколения в поколение искусством деревянной резьбы. Мастера изощрялись, украшая оконные наличники или ворота. Ходишь по улицам и любуешься. Не улица, а музей.
    Прежде самым популярным сюжетом городецких резчиков была "фараонка" - речная богиня, полуженщина-полурыба с чешуйчатым туловищем и большим хвостом. В некоторых приморских странах так изображали сладкоголосых сирен, заманивающих путников в морские пучины.

    А еще работают в Городце мастера росписи. На деревянных досках изображают цветы, птиц, причудливые, яркие узоры. Городецкие расписные изделия нравятся посетителям международных выставок. Они красуются теперь в магазинах сувениров у нас и за рубежом.





    Если бы экспериментальную мастерскую "Городецкая роспись" назвали "Городецкой сказкой", в этом не было бы преувеличения.




    Улов спиннингиста.


    Вот он, волшебник, превращающий дерево в сказку.

    В конце концов все будет хорошо. А если что-то не хорошо, значит это еще не конец.

  6. 7 пользователей сказали cпасибо Botsman за это полезное сообщение:


  7. #24
    Аватар для Botsman
    Регистрация
    12.05.2011
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    2,721

    По умолчанию

    БУРЛАКИ


    Фигура бурлака с его каторжным трудом давно исчезла с волжских берегов, как и многое другое, что было связано с прошлым. Но рассказать о бурлаках надо. Иначе картина волжской жизни окажется далеко не полной. Остается одно — сослаться на достоверные источники.



    Наиболее авторитетным источником (для меня, во всяком случае) является репинская картина "Бурлаки на Волге". Но прежде об отношениях самого Репина с великой рекой. В книге "Далекое близкое" художник вспоминает: "В Самаре, в жаркий день, когда пароход наш остановился на два-три часа грузиться и перегружаться, мы воспользовались свободой — осмотреть город. Но велика была жажда выкупаться в Волге. Совсем близ нашей пристани общая купальня; мы в блаженном упоении не имели сил расстаться скоро с водою... Но надо было торопиться, еще много дела. Заторопившись одеваться, я не успел подхватить своих часов с цепочкой, как они ерзнули из моего летнего жилета и быстро слетели в воду бездонной купальни.

    ... Некоторые даже стали раздеваться, чтобы нырять в глубину за часами... Но на меня вдруг напал какой-то эпический восторг. Не надо искать, ничего не надо! Я приношу эти часы в жертву Волге, как Садко-купец, богатый гость...

    ... И вот только теперь, в Нижнем, я вспомнил о своей невольной жертве Волге, и мне казалось ясно, что Волга-матушка вознаградит меня по-царски за мой подарок ей. И действительно — Волга меня вознаградила впоследствии, как родного сына, щедро и широко..."


    Фрагмент картины И. Репина "Бурлаки".

    Щедро и широко! Что подразумевал под этим великий художник? Может быть, как раз то, что Волга подсказала и помогла ему блестяще решить одну из творческих задач? Илья Ефимович был еще молодым, когда появились его "Бурлаки на Волге" и сразу стали событием в духовной жизни общества.

    "Нельзя не полюбить их, этих беззащитных, нельзя уйти, их не полюбя", — сказал о "Бурлаках" Репина Федор Михайлович Достоевский.

    "Со смелостью, у нас беспримерной, он окунулся с головой во всю глубину народной жизни" — так оценил картину молодого художника известный критик Владимир Васильевич Стасов.

    Почему репинская картина, едва появившись, сразу же вызвала такие оценки? Почему и до сих пор не оставляет она людей равнодушными? Отвечать на эти вопросы не так уж трудно, если знаешь доподлинно, кто же такие бурлаки.

    По Далю, бурлак вообще — крестьянин, идущий в чужбину на заработки, особенно на речные суда. По всей Волге судорабочие бурлаки идут ежегодно со вскрытием рек большими артелями с лямками для подъема судов бечевою. Старший из них водолив, он же плотник, отвечающий за подмочку товара; затем лоцман, правящий судном, шишка, передовой в лямке, и двое косных в хвосту, кои обязаны лазить на мачту, а при тяге ссаривать — освобождать от всякой помехи бечеву. Коренные бурлаки, взятые на всю путину с задатком; добавочные, взятые временно, где понадобится, без сроку и без задатка. Вывеска бурлака: ложка на шляпе.

    Выражаясь современным языком, это, так сказать, организационно-технологическая структура бурлацкого труда. А говоря проще, бурлак — это бедняк, который по присловью "не до жиру, быть бы живу" бросает жену, малых детей, стариков и на весь сезон с ранней весны до белых мух, чаще всего задешево, продает себя в кабалу владельцам волжских судов и тянет, тянет лямку.

    Как говорят о том старинные документы, беднота нанималась к купцам и проводила по реке барки с товаром еще в XIV веке. Правда, развитию торговли тогда сильно мешал татарский хан, сидевший в Казани. Лишь после того как хан был разбит, на Волге — главной водной дороге Русского государства — появились купцы с Кавказа и Средней Азии, из Англии и Ирана и даже из Индии.

    И чем больше становилось на Волге товаров, тем больше требовалось бурлаков для продвижения грузов, особенно вверх против течения. Появились так называемые бурлацкие базары. Наем в бурлаки происходил ежегодно в конце зимы, по великому посту, недалеко от речных пристаней в Городце, Балахне, Кинешме, Костроме, Нижнем Новгороде, Самаре, Саратове, Хвалынске... Со всей округи сюда съезжались крестьяне и, отдавшись внаем, тут же группировались по артелям или ватагам.

    Заработок бурлаков был весьма и весьма неопределенным. И зависел от многих обстоятельств. Если спрос превышал предложения, заработок поднимался, если наоборот — падал. И падал до такой степени, что приводил к разорению бурлацкие семьи. Так, за путину от Промзина до Васильсурска (по Суре), а затем до Рыбинска по Волге бурлаку "в продолжение 8 недель ходьбы" платили в первом десятилетии XIX века по 40 рублей. Но из них он должен был заплатить 9 рублей за паспорт и 12 рублей за харчи. Оставалось 19 рублей для уплаты оброка помещику. В общем, даже если ты ходил всю путину, не хворал, не сбивался с ноги — и то тебе немного доставалось.

    В тридцатых годах прошлого века в России насчитывалось свыше 600 тысяч бурлаков. Репин взял из них одиннадцать человек, нарисовал одиннадцать фигур. Но посмотрите, что это за фигуры, что за люди, что за судьбы!

    Представьте себя хотя бы на минуту на месте этих людей. Представьте знойный день на Волге, раскаленный прибрежный песок под ногами, обутыми в лапти, вылинявшие лохмотья на себе, темную от времени лямку, давящую на грудь. Представьте, как ваше лицо заливает горячий пот, а у вас уже не хватает сил смахнуть его. Река хоть и рядом, но не освежает, нет и ветра, чтобы пахнул в лицо. А тут еще думы, думы или о больной жене, или о невесте, которая, неизвестно, дождется ли тебя, или о старенькой матери, или о сынишке, который все рвался с тобой в дальнюю дорогу. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, пока держат ноги...

    Представьте себе все это, и вы поймете, каков удел бурлака. Однако в бурлацкой ватаге вы ощутите еще и то, что никогда не испытаете в одиночку: силу артели. Да, как бы ни было тяжко ярмо, как бы ни был тяжек и долог путь, но зарождается в груди надежда, что, когда ты не один, когда ты в артели, легче преодолеть не только речной перекат, но и нужду.

    Именно ощущением скрытой могучей силы этих, запряженных в ярмо людей и потрясла Россию картина молодого художника. Предчувствие времени, когда эти согбенные люди выпрямятся и вздохнут полной грудью, окрыляло тех, кто сочувствующим взглядом осматривал необыкновенное полотно Репина. Не каждому дано было разглядеть в бурлаках скрытую силу. Репин разглядел. Как и в самой Волге, которую он смело сравнивал с музыкальной пьесой вроде "Камаринской" Глинки.

    "Она начиналась заунывными мотивами, тянувшимися бесконечной линией от Углича, Ярославля, переходила в красивые мелодии в Плесах, Чебоксарах, до Казани, волновалась, дробилась, уходила в бесконечные дали под Симбирском и, наконец, в Жигулях разразилась таким трепаком, такой забирающей "Камаринской", что мы сами невольно заплясали — глазами, руками, карандашами", — вспоминал Илья Ефимович.

    Именно в Жигулях писал Репин этюды к картине "Бурлаки на Волге". Среди встреченного здесь люда художник выделил фигуру бурлака Канина, человека сильного, если не сказать, могучего, не гнувшегося под ударами всяческих невзгод.

    Этюды с Канина были для художника, по его признанию, настоящим праздником.

    "... Во время стояния в лямке он поглощал меня и производил на меня глубокое впечатление...
    Много лет спустя я вспомнил Канина, когда передо мною в посконной, пропотелой насквозь рубахе проходил по борозде с сохой за лошадью Лев Толстой..."

    С появлением на Волге пароходов бурлацкий промысел пошел на убыль, затем исчез. Но история народной жизни не знает забвения. Судьба бурлака сохранилась в протяжных волжских песнях с могучим выдохом — призывом: "Эй, ухнем!" Живет она, судьба бурлака, и в бессмертной картине Репина как отражение прошлого великой реки. Знаем мы о ней со школьной скамьи из горьких некрасовских строк:

    Выдь на Волгу.
    Чей стон раздается
    Над великою русской рекой?
    Этот стон у нас песней зовется:
    То бурлаки идут бечевой.


    И хорошо, что она осталась лишь в красках да звуках.
    В конце концов все будет хорошо. А если что-то не хорошо, значит это еще не конец.

  8. 5 пользователей сказали cпасибо Botsman за это полезное сообщение:


  9. #25
    Аватар для Botsman
    Регистрация
    12.05.2011
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    2,721

    По умолчанию

    ДАЛЕКО, ДАЛЕКО СТЕПЬ ЗА ВОЛГУ УШЛА

    Народная песня

    Далеко, далеко степь за Волгу ушла.
    В той степи широко буйна воля жила.
    Часто с горем вдвоем, и бедна и вольна.
    С казаком-бурлаком там водилась она.
    Знать, в старинный тот век жизнь не
    радость была,
    Что бежал человек из родного села,
    Покидал отчий дом, расставался с женой
    И за Волгой искал только воли одной.
    В конце концов все будет хорошо. А если что-то не хорошо, значит это еще не конец.

  10. #26
    Аватар для Botsman
    Регистрация
    12.05.2011
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    2,721

    По умолчанию

    РОДСТВО ДУШ


    Куст смородины был выше человеческого роста, и ягоды на нем были крупные, что твоя вишня. Я давил зубами черные плоды и чуть ли не закрывал глаза от удовольствия, ощущая, как во рту тает приправленная медовой кислинкой сладость. И другие кусты были такие же рослые, могучие, с такой же крупной и сочной ягодой. Да и не только кусты. Все, что росло в этом саду и на этом огороде — владимирская вишня, полосатый анис, нежинские огурцы, помидоры "бычье сердце", едва ли не в кулак чеснок (я сам один выдернул, чтобы убедиться), — все было выдержано в предельно больших размерах, все как бы подавалось крупным планом.
    Еще не спрашивая ни о чем хозяина, я уже начинал догадываться, в чем тут дело. Земля в междурядьях была мягкой как пух, ноги утопали в ней по щиколотку, и темно-каштановым цветом она отличалась от той, что серела на соседних участках.

    Хозяин признался, что постоянно удобряет землю.

    Домик на его дачной делянке тоже отличался от остальных. Маленький, аккуратный, с голубыми обводами по белому карнизу, он, кажется, перенесен был сюда с детской картинки да и оставлен навсегда.
    В маленьком поселке, где каждый друг друга знает, Игорь Минович стал "притчей во языцех". Женщины его хвалят и ставят мужьям в пример: "Вон Миныч дачку поставил — душа не нарадуется. А вы серых коробков понаставили — глаза б не глядели". Мужчины, напротив, поругивают своего дружка: „Подводишь ты нас, Миныч, со своим художеством. Жены из-за тебя житья на дают".

    Миныч на все эти разговоры только посмеивается: „Делаю как душа велит".

    Душа! Если вложить душу в камень, то и камень заговорит. Точно так же обстоит с железом, деревом, глиной.
    Игорь Минович вкладывает душу во все, что попадается на его рабочем пути, и прежде всего в металл. Живет он в Либежеве. Это под Чкаловском, тем самым Чкаловском, что раньше был известен как село Василево — родное село Валерия Павловича Чкалова. Игорь Минович слесарь. И не простой, как я понимаю, а слесарь — золотые руки. Если сделает замок, никто его не откроет, пока сам хозяин не научит. Если выпилит из металла какую-нибудь штуковину для современного фрегата, то уж будьте спокойны, она окажется в самый раз.


    Село Василёво, где родился В.П.Чкалов, стало городом, носящим имя великого летчика.

    Я завидую Игорю Миновичу, его рукам. Я вообще завидую мастеровым людям, умеющим либо плотничать, либо столярничать, либо печи класть. Если бы не прикоснулся однажды к журналистике, а затем к поэзии, я бы, наверное, стал садоводом или кузнецом, потому что еще в детстве отец, работавший тогда молотобойцем, внушал мне уважение к горячему металлу.

    В своей саратовской квартире на видном месте я держу фотографию в металлической рамке — подарок либежского слесаря. Рамку он сделал из какого-то светлого металла. Она легка, прочна, изящна и весьма привлекательна на вид. Под стать рамке и фотография. На ней как раз запечатлен Чкаловск — тихий, уютный, зеленый городок. Если присмотреться, можно увидеть крыши старых, белые крыши новых домов, аккуратные дворики, трехэтажный Дом культуры со шпилем. Фотограф выбрал такую точку для съемки, что на переднем плане оказался крутой и извилистый берег Волги. Хорошо видно, как разгружается баржа со щебнем. Но мои глаза все время тянутся к тому месту, где на берегу из-за деревьев выглядывает крыша чкаловского дома, превращенного в музей. Рядом с домом построен ангар, и там находятся чкаловские самолеты.



    — Вы успели побывать у Валерия Павловича? — спросил меня слесарь, когда я впервые попал к нему в гости.
    — Если нет, я провожу. У нас тут все начинается с Чкалова. Это как первая страница...

    Перед этим я заходил в мемориальный Музей Чкалова, размещенный в родительском доме великого летчика. Отец Валерия Павловича, выходец из Сормова, поставил в конце прошлого века для своей семьи добротный бревенчатый дом в шесть комнат с кухней и мезонином. Поставил он его на волжском берегу как раз там, где сейчас плещется Горьковское море. В этом доме все сохраняется таким, каким это было при жизни Чкалова: фотографии, вещи, книги, документы, посуда, письменный стол, за которым Валерий Павлович работал во время приездов на родину, бортовой журнал великого перелета... Вот только, разумеется, техника не поместилась в доме, и для нее был возведен специальный ангар.


    Самолеты, на которых летал В.П.Чкалов, хранятся в специальном ангаре-музее.

    Когда мы говорим о проблеме освоения Севера, мы с благодарностью вспоминаем многих отважных исследователей. Не все из них добились своего. Тем выше подвиг Чкалова и его товарищей.

    — Так вы почувствовали, что за человек Валерий Павлович? — хитровато улыбаясь, допытывался у меня Игорь Минович. — Это же наш. Василевский. Настоящий. Одним словом — волгарь!

    Я давно заметил, что волжский народ обладает особой гордостью за все сотворенное на берегах великой русской реки. Начнет иной рассказывать о каком-нибудь своем знаменитом земляке, и голос-то у него, у рассказчика, от волнения дрожит, и лицом он светлеет, и так говорит о своем кумире, как будто тот ему друг лучший или брат родной.

    — В самолет-то вы залезали? — не переставал допытываться Игорь Минович. — В тот, на котором Чкалов через Северный полюс перелетел?

    — Залезал.

    — Теснотища — не повернуться. Как они втроем-то помещались? И Байдуков и Беляков — ребята рослые, а Валерий Павлович прямо-таки богатырь.

    У меня тоже возникло это недоумение, а точнее — восхищение: как? Мы избалованы комфортом современных сверхскоростных лайнеров. Летишь на Ту-154 или на уютном Як-40 и чувствуешь себя как дома: хочешь — газету читай, хочешь — с соседом по креслу о новостях поговори, хочешь — просто разглядывай в иллюминатор плывущие под тобой облака, белые и чистые, как горный снег. В самолете АНТ-25 и мысль не могла прийти в голову о таком благе. Просто диву даешься, как на нем наши ребята перелетели из Москвы через Северный полюс в Америку. Но подвиг был совершен, и в этом все дело.

    — А про тот случай-то знаете? — довольно потирая руки, экзаменовал меня Игорь Минович. — Летят они через полюс, а у них пароотводная труба для радиатора замерзла. Смотрит Валерий Павлович в бачок, воды в бачке нет. Как выйти из положения? Он команду дает: вылить в бачок чай, кофе, какао и другие жидкости. Вся эта смесь и пошла в радиатор. На этой смеси и долетели. Что и говорить — вольный был человек Чкалов.
    Вольный! Где-то я уже слышал эпитет в применении к великому летчику. Напряг память и вытащил из портфеля путевой блокнот с записями А.Н.Толстого. В одной из своих статей он писал: "Вот я сижу на высоком и крутом берегу Волги, у подножия памятника Валерию Чкалову... — он стоит лицом к длинной площади, голубой после дождя, где на мокром асфальте в лужах отражаются небо и летучие облака. Он сам — будто оттуда, из этого простора— спустился и стал, всем застывшим движением воли и силы, ястребиным лицом своим обращаясь к родному городу, краю, Отечеству: за мной, ввысь, в бой!.. Лучше не найти места для бронзовой фигуры этого вольного человека". Как точно и хорошо сказано — вольный человек! Вольный — в смысле свободный от рабства и предрассудков. Вольный — в смысле свободы выбора своей судьбы. Вольный — в смысле проявления той могучей воли, которая пронесла его над Северным полюсом и навсегда оставила в благородной памяти потомков.

    Я видел этот памятник на знаменитом волжском Откосе рядом с Георгиевской башней Нижегородского кремля. Когда почти 500 лет назад русские мастеровые сооружали угловую башню с ее узкими бойницами и толстыми крепостными стенами, им и присниться не могло, что рядом с башней со временем встанет волжский богатырь Валерий Чкалов. И не потому они этого не предвидели, что не было тогда богатырей. Были и тогда и позже. Вспомним того же Кузьму Минина или Дмитрия Пожарского. Вспомним Ивана Сусанина. Были богатыри. Не было именно такого, как Валерий Чкалов с его парением над землей, над Арктикой, над вечностью. Он мог появиться только в наше время, когда молодая Страна Советов руками отважных сыновей расправляла свои могучие крылья. И то, что он появился на Волге, тоже не случайно. Между его великим характером и характером великой реки существует видимая связь.

    — Прадед Чкалова Михаил — известный на Волге бурлак, дед Григорий — основатель рабочей династии, а отец Валерия Павловича — котельщик, каких поискать. Сын в отца удался. Правда, пошел он по другой линии, но и в его жизни главное — мастерство.

    В устах Игоря Миновича слово "мастерство" прозвучало как слово "судьба", и я понял, откуда у моего либежского приятеля такое благоговейное отношение к великому летчику. Суть даже не в профессии, а в том, как человек к ней относится. Чкалов относился к своей со страстью, с душой. Игорь Минович тоже. К чему ни притронется — все под руками поет и светится. Взять хотя бы рамку для фотографии, которую он мне подарил. Она легка, прочна, изящна и обычную фотографию делает произведением искусства.

    Когда смотрю на эту фотографию, вспоминаю обоих волгарей: известного всему миру летчика и известного только мне слесаря. Их объединяет родство душ.


    Чкаловск. Вечерняя улица.




    Валерий Павлович Чкалов на пароходе по пути в родной город.


    Таким предстает перед нами герой на волжском откосе в городе Горьком.
    В конце концов все будет хорошо. А если что-то не хорошо, значит это еще не конец.

  11. 7 пользователей сказали cпасибо Botsman за это полезное сообщение:


  12. #27
    Аватар для Botsman
    Регистрация
    12.05.2011
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    2,721

    По умолчанию

    МАСТЕРА


    Выше всего люди всегда ставили мастерство. Остается оно мерилом человеческой ценности и в наши дни.
    Мастерство плотника и дипломата, землепашца и полководца, доярки и балерины, мастерство сеятеля и хранителя — не на этом ли мир держится? Не этим ли жив человек?

    Волга испокон славилась мастеровыми людьми. Их и теперь у нас в достатке. Пойдешь ли вниз по реке, пойдешь ли вверх, едва ли не на каждом шагу всё они, мастера — золотые руки.

    К чему ни прикоснутся эти руки, все под ними оживает — будь то каменный дом, сруб нового колодца, современный лайнер или детская игрушка. Кстати, об игрушках. Не с них ли началось на Руси ярмарочное, солнцеликое народное искусство, которое ныне именуем мы народным промыслом? Произведения народных умельцев радуют не только россиян, они разошлись и по республикам нашим и ушли, улетели, уехали за моря-океаны, разнося по свету славу чародеев веселой красоты.

    "Несомненно, — писал М.И. Калинин, — самым высоким видом искусства, самым талантливым, самым гениальным является народное творчество, то есть то искусство, что запечатлено народом, что народом сохранено, что народ пронес через столетия... Народ — это все равно что золотоискатель, он выбирает и несет, шлифуя на протяжении многих десятилетий только самое ценное, самое гениальное".

    Истоки русского народного искусства уходят к славянским племенам, затерявшимся в глубине веков, но мы не будем заглядывать в столь далекие дали и начнем отсчет с XVII века, ибо этим временем помечена значительная часть произведений, хранящихся в наших национальных музеях. Не будем мы останавливаться и на таких произведениях народных мастеров, как царские палаты, каменные соборы, деревянные церкви или целые архитектурные ансамбли Москвы, Ярославля, Углича и других волжских городов, а перейдем сразу к произведениям народных промыслов.

    Наиболее распространенным материалом в ту пору было, пожалуй, дерево. Из мягкой липы, осины, сосны или более твердых, скажем, дуба, березы, клена готовили резное убранство церквей и крестьянских изб, делали мебель, посуду, детские игрушки. Для пива, браги, кваса служили специальные ковши "скопкари". Делались они, как правило, в форме плывущей по воде горделивой птицы и при случае оказывались вполне достойным украшением праздничного стола.

    Из XVII века до нас дошла народная керамика. Она сохранилась главным образом в изразцах из красной глины, которые сменились поливными, сначала зелеными одноцветными, а в последней трети века — многоцветными, и широко использовалась в русской архитектуре Ярославля, Костромы, Вологды, ну и, конечно, Москвы.

    Высоким искусством еще в Древней Руси считалась художественная обработка металла. Холодная и горячая ковка железа и стали, медное и оловянное литье, инкрустация и гравировка — во всем этом русские кузнецы и ювелиры превосходили заморских мастеров. Удивляли народные умельцы белый свет резьбой по дереву и кости, приемами золотого и жемчужного шитья, цветной вышивкой, плетением кружев. Мастера "домашней" красоты радовали своим искусством людей по всей Руси, но особенно, как считают исследователи, в Верхнем и Среднем Поволжье. Тут если уж дом срубили, то любая свободная поверхность стен, ворот, калитки, наличников окон украшается деревянной резьбой. Если полотенце гостю подали, то оно все в вышитых петухах или подсолнухах. Если девица к вам навстречу вышла, то в придачу к праздничной одежде кокошник на ней — одно загляденье.


    "Костромская ладья" изделие волжских мастеров.



    Без народного искусства, без красоты народных промыслов волжской души до конца не понять. Городецкие пряничные доски, хохломские матрешки, дымковская глина... Ни стар, ни мал не останется к ним равнодушным.

    Городок Семенов вблизи Керженца — первый выдумщик и заводила хохломского веселья.
    Нижегородской губернии давно нет, а есть Горьковская область. Осталась синь Семеновских лесов. Про здешние края можно начитаться и наслушаться всякого. Старая, кондовая, старообрядческая Русь.
    Дремучие леса. Чистый и таинственный Керженец. Древние сказания о невидимом граде Китеже, о Батыевой тропе. Родина Мельникова-Печерского. Родина Бориса Корнилова. И в то же время праздничная Хохлома: ложки, плошки, чашки, матрешки с ярмаркой красок, затейливых узоров, сотканных со вкусом и веселой выдумкой.

    Так что же здесь правда? Все правда. Только глушь и старина, полуразрушенные монастыри и замшелые часовни остались в далеком прошлом, а мастерство хохломских выдумщиков приобрело промышленную основательность и неиссякаемую праздничность сегодняшнего рабочего дня.

    "Хохломская роспись", как известно, получила свое название от торгового села Хохлома, откуда в старину яркие изделия развозили по всей России. Современное хохломское искусство сосредоточено в городе Семенове, который своими мисками, бочонками, вазами, кубышками с золотыми узорами прибавляет славы народному искусству всей Горьковской области. Декоративный стиль советской Хохломы исключительно самобытен. Вобрав в себя все лучшее, что было в древнем центре народной росписи, он отличается красотой орнаментов, строгостью и изысканностью колорита.

    В бесконечно разнообразных орнаментах Хохломы торжествует по преимуществу растительный мир. Причем мастеру-выдумщику ничего не стоит сместить времена года и соединить весенние цветы с плодами щедрой осени. На одной чашке или ложке у него могут заиграть и весна, и лето, и золотой лепесток лютика, и ягода красной, ушедшей под первый снег рябины.

    Всего пять тонов составляют колорит хохломской росписи — сообщается в книге "Русское народное искусство". На специальный грунт наносится слой алюминиевого порошка, по которому мастера пишут красной, черной, а детали — желтой и зеленой красками. Изделие покрывают прозрачным лаком и прокаливают в печи. Алюминиевый порошок, просвечивая сквозь тонкий слой пожелтевшего лака, и дает хохломское "золото", радующее наш глаз.

    Такова технология. Но она оставалась бы мертвой, если бы мастер не вкладывал в нее свою душу, как это делает, скажем, Степан Павлович Веселов из села Мокушина Ковернинского района той же Горьковской области. Ковернинцы, кстати сказать, претендуя на самобытность, внесли в искусство хохломской росписи нечто свое, что отличает их работы от работы других. Если семеновские мастера выписывают листья, травы и всякие узоры по осветленному золотому фону, то у ковернинцев "золото" темнее, гуще и имеет особый спрос у поклонников этого вида народного искусства.

    Что же касается ярких произведений Степана Павловича Веселова, то о них хорошо сказал поэт Валерий Шамшурин, знающий толк в хохломском деле:

    Там, где Ройменка струится,
    Где Мокушино-село, У
    глядеть гнездо жар-птицы
    Веселову повезло.

    И творит в любую пору,
    Добрых радуя людей,
    Несказанные узоры
    Деревенский чародей.

    И едва ль кто подивится
    Необычному тому,
    Что слетаются жар-птицы
    Прямо в горницу к нему.
    В конце концов все будет хорошо. А если что-то не хорошо, значит это еще не конец.

  13. 2 пользователей сказали cпасибо Botsman за это полезное сообщение:


  14. #28
    Аватар для Botsman
    Регистрация
    12.05.2011
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    2,721

    По умолчанию

    В том-то и тайна мастеров Хохломы, что им послушны и жар-птица, и диковинные цветы, и краски опавших листьев, и звуки Семеновских лесов. Представьте себе на сцене веселую гармонику и парня, рассыпающего ложками веселую дробь. Сидит рядом с гармонистом такой парень и, зажав пальцами черенки ложек, постукивает ими о колено. Не только в клубе, на улице слышно, как рассыпается веселая дробь, наполняя бодростью и без того зажигательную молодежную пляску. Вы думаете, ложки стучат оттого, что они деревянные? Нет, они стучат оттого, что ложкари вложили в них веселое щелканье дятлов, вынесенное ими из тех же Семеновских лесов.

    Говорят, дорога ложка к обеду. Хохломская ложка дорога всегда. Ведь она не просто ложка, но еще и произведение народного искусства.

    А вот еще одно произведение, только совсем другого рода — рисунок, изображающий Илью Муромца. У былинного Ильи Муромца все былинное: конь, щит, копье, колчан со стрелами, рог, в который он трубит, созывая боевых сотоварищей. Огненный конь несет Илью Муромца сквозь огненное пламя. Земля горит под ногами, нелегко герою, но ясно одно: богатырь победит.

    Этот рисунок венчает редкую книгу былин "Три богатыря", изданную в Саратове и оформленную в Палехе.
    Палех—одно из древних гнезд иконописания — был известен еще Гёте. Уходя корнями в древнерусское искусство времен Андрея Рублева, палехская иконопись после революции превратилась в тончайшее и высокое мастерство лаковое миниатюры. Тут свой стиль, своя школа, свои самобытные таланты наподобие могучего Голикова. Собственно, с него и начался новый, советский Палех. Это он, Иван Иванович Голиков, с дерзостью, изумившей столичных искусствоведов, перенес приемы древнего русского иконописания с традиционной доски на папье-маше на лак, наполнил их новым содержанием и достиг в своем деле такой высоты, что мир искусства ахнул: "Вот это художник! Вот это совершенство!"

    Рядом с Голиковым быстро поднялись другие палешане: И. Баканов, И. Маркичев, А. Дыдыкин, Т. Зубкова — и их последователи. Все они вскормлены одной землей, но каждый видит ее по-своему. Композиции И. Голикова — это, как правило, бурное движение, порыв, вихрь, страсть, мятежная взволнованность чувств. Алые вздыбленные кони и сказочные всадники на его пластинах и шкатулках — не что иное, как символ революционной романтики первых лет Советской власти. Иной темперамент у И. Маркичева — уравновешенный, я бы сказал, созерцательный. Его строгие, может быть, даже излишне спокойные картины воспевают труд крестьянина в пору сенокоса или жатвы, поэтизируют жизнь земледельца. В праздничных миниатюрах А. Дыдыкина и Т. Зубковой оживают темы былин, песен и сказок, что вообще очень близко художественному мышлению палешан, наследующих лучшие традиции и создающих шедевры миниатюрного письма.

    У поэтов живописи нашелся подлинный поэт слова Ефим Вихрев. Безумно влюбленный в искусство Палеха, он стал его страстным защитником и пропагандистом, заинтересовал этим искусством Алексея Толстого, Михаила Пришвина, Николая Зарудина и самого Алексея Максимовича Горького, который назвал современный Палех "одним из маленьких чудес, созданных революцией".

    Дружба народных художников с писателями подняла весь творческий Палех в поход на литературные темы. За них брались буквально все. Сначала осваивали произведения Пушкина, потом перешли на Лермонтова, Гоголя, Некрасова, не обошли "Конька-Горбунка" Ершова и даже коснулись "Снегурочки" Островского. На долю Ивана Ивановича Голикова, кроме всего прочего, опять же досталась вершина — "Слово о полку Игореве".

    Он и раньше изумлял знатоков своим тончайшим и в высшей степени одухотворенным письмом, но то, чего достиг, иллюстрируя академическое издание "Слова", оказалось явлением ни с чем не сравнимым. Алексей Максимович Горький, рассматривая "Затмение", "Сон Святослава", "Пленение Игоря", "Плач Ярославны", не мог сдержать слез восторга.

    Те, кто видел голиковское "Слово", утверждают, что это одна из самых красочных и живописных книг в России. Вероятно, в этом нет преувеличения, ибо к чему ни прикасалась бы рука Голикова, все под ней превращалось в подлинное искусство.

    И не зря на углу двух главных улиц Палеха открыт мемориальный Дом-музей Ивана Ивановича Голикова, единственный крестьянский дом-музей в России. Говорят, если летом поутру открыть в доме окошки, станет слышно щеглов. Я, к сожалению, щеглов не слышал, так как был в Палехе зимой, зато видел такое, чего не заменят никакие рассказы. Видел знаменитую Крестовоздвиженскую церковь, ее богатые фрески, видел художественные мастерские, где ныне работают уже около двухсот художников. Видел резные, весело раскрашенные наличники, карнизы, коньки, ворота, видел миниатюрные сокровища палехского музея, а главное — Дом-музей Голикова. То ли от снега, то ли от берез в окна вливался ясный солнечный день, и было светло и в этом чистом доме, где все осталось, как сорок с лишним лет назад, и на душе — от соприкосновения с высоким искусством.

    Волей и талантом крестьян-самородков Палех поднялся в том уголке России, или, как бы мы ныне сказали, Российского Нечерноземья, где близко сошлись Холуй, Мстёра, Суздаль, Ярославль. В своей книге "Народные мастера" Анатолий Рогов пишет, что появлению поэтов и художников в этом краю помогает сама природа: поля, холмы, перелески, ручьи, ручейки и речки. Вероятно, автор прав. Но я бы добавил: еще помогает Волга. Ведь во все времена все талантливое, сильное и красивое тянулось к ней. Недаром Иван Иванович Голиков так любил волжские песни. Не случайно приглашали его в Ленинград писать декорации для постановки песен о Стеньке Разине. И уж не так трудно объяснить, почему Иван Михайлович Баканов охотно творил миниатюры на тему песни "Вниз по матушке по Волге"


    Волжане, видно, хорошо владели топором, коль срубили на своем веку немало крестьянских хором, бань, мельниц, одну из которых вы видите на этом снимке.




    Вчерашние обитатели лесной чащи — лоси ничуть не возражают против того, что человек отвел им специальную ферму. И кормежка тут сытная, и всегда пообщаться можно друг с другом.




    Богаты были на выдумку зодчие Костромы. Даже пожарную каланчу они превратили в произведение искусства.
    В конце концов все будет хорошо. А если что-то не хорошо, значит это еще не конец.

  15. 9 пользователей сказали cпасибо Botsman за это полезное сообщение:


  16. #29
    Аватар для Slava63
    Регистрация
    14.05.2011
    Адрес
    САМАРА
    Сообщений
    2,028

    По умолчанию

    А дальше...

  17. #30
    Аватар для STAR
    Регистрация
    20.01.2014
    Адрес
    Москва
    Сообщений
    1,817

    По умолчанию

    Спасибо, очень интересно!

Похожие темы

  1. Танкер тип "ВолгоНефть", пр. 550, 550А, 558, 630, 1577
    от rivershkiper в разделе Грузовой флот
    Ответов: 268
    Последнее сообщение: 02.10.2023, 00:30
  2. Река Волга
    от Atlantika в разделе Водные объекты
    Ответов: 58
    Последнее сообщение: 21.12.2018, 21:23

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •