Если звёзды зажигают – значит это зачем-то нужно.
Если патриарх основывает в глухих северных землях монастырь, значит, он руководствуется не только сентиментальными воспоминаниями о своём чудесном спасении, произошедшем здесь много лет назад.
Основать на Кий-острове монастырь Никон мог бы задолго до 1756 года, когда он получил от царя грамоту об открытии новой обители. Положения иерарха, обладающего возможностями и ресурсами для её устроения, Никон достиг уже давно: новгородским митрополитом он стал в 1749 году, патриархом в 1652 году – но до 1756 году не стремился выполнить давний обет.
Лишь после начала церковной реформы, когда самый влиятельный беломорский монастырь – Соловецкий – стал центром старообрядчества, Никон начал возводить на знакомом ему острове монастырь, который должен был стать соперником Соловков и заместить их в качестве главной православной обители на русском Севере.
Географическое положение сулило выгоды: новый монастырь находился близ устья реки Онеги, и все суда, следующие из Белого моря в Онегу (или наоборот), проходили мимо Кий-острова: желание помолиться о счастливом морском плавании (или, напротив, поблагодарить за успешное прохождение Белого моря), вкупе с принесением пожертвования, могло возникнуть у многих путешествующих. Также при благоприятных условиях новая обитель смогла бы богатеть на торговле, как несколько десятилетий назад на ней богател Николо-Корельский монастырь в устье Северной Двины.
В момент основания Кийский Крестный монастырь получил очень многое для успешного развития: покровительство и богатые подарки от патриарха, земли с крестьянами от царя, святыню для привлечения паломников – Кийский крест…
…но главной обителью Русского Севера так и не стал. Соловецкий и Николо-Корельский монастыри оставались и более влиятельными, и более богатыми.
Что помешало Кийскому Крестному монастырю одержать победу в соперничестве с ними?
С одной стороны, объективные факторы: главный внешнеторговый путь в XVII века по-прежнему шёл через Северную Двину, а не через Онегу (более успешным соперником Архангельска уже в XVIII cтолетии станет Петербург, а не Онега и Каргополь); Соловки же, несмотря на все перипетии своей бурной истории, сумели сохранить положение главного религиозного и хозяйственного центра среди монастырей Русского Севера.
С другой стороны, субъективные факторы: среди кийских игумнов не оказалось ни одного, способного так организовать хозяйственную и духовную жизнь монастыря, чтобы поставить его в один ряд с Соловецким и Николо-Корельским. Не было у Крестного монастыря своего Филиппа Колычёва – и после смерти Никона начался медленный, но неуклонный закат его детища.
Сказка об абсолютизме, секуляризации и воспитании эстетическом
Далеко ли – близко, высоко ли – низко, стояли в стольном граде некоторого царства, некоторого государства палаты просторные да богатые, и жил в них царь-государь Тишайший.
Мыслители книгочейные противопоставляли богоспасаемое царство-государство странам западным, в басурманстве своём загнивающим, – но всё равно были для их любезного отечества характерны те же самые процессы, что и для держав заморских: складывание абсолютизма и секуляризация. То, что ни царь, ни патриарх, ни бояре знатные, ни подданые худородные, ни даже книжники премудрые слов сих иноземных не знали, сути дела не меняло…
Власть царя-батюшки крепла и ширилась с каждым годом. В правление сына его от второй супруги (в описываемое время на свет ещё не родившегося) станет она вовсе неограниченной – но и Тишайший чем дальше, тем меньше желал с кем-либо считаться при решении дел государственных. Многие честолюбцы пытались влиять на него, обманываясь добродушным видом да внешне смиренным нравом – и все они осознавали, что неверно оценили батюшку-государя, лишь в дороге дальней, едучи в ссылку суровую.
Сколь стремительно росла монаршья власть, столь стремительно убывала власть церковная: и над делами государственными, и над художествами искусными, и над умами людскими, и над делами бытовыми-повседневными. Подданные царства богоспасаемого, на Господа надеясь, сами отнюдь не плошали, и не стало попам-священникам уважения прежнего.
Долго ль, коротко ль, приехал патриарх с берегов моря Белого в стольный град и отправился в возке узорчатом в палаты царские, дивясь по дороге переменам богомерзким, что в царстве-государстве произошли, пока он тюленьему отдыху предавался.
Запретил владыка храмы православные шатрами венчать – и теперь у каждой из проезжаемых им пятиглавых церквей шатровая колокольня высилась, как будто глумясь-насмехаясь над иерархом.
Преследовал он скоморохов мерзостных – и увидел на базарной площади толпу вокруг балагана, в котором Петрушка кривлялся.
Дерзкий малец подобрал под ногами ком грязи да швырнул в возок патриарший, выкрикнув слова зазорные: «У-у-у, чёрт долгогривый!». Вся толпа многолюдная, вместо того, чтобы ужаснуться да охальника побить, заулыбалась-захихикала: и мужики степенные, и жёнки расторопные, и девицы красные с молодцами добрыми, и детки малые, и стрельцы боевитые – и даже пара-тройка монашков, закрыв рукавами ряс рты смеющиеся, на возок пальцами показывала.
Давно смирился владыка с тем, что растёт и ширится в стольном граде слобода иноземная, Кукуем прозываемая. Но пришёл он в ужас неописуемый, когда по самой площади перед кремлём могучим промаршировал строй солдат в кафтанах кургузых да шляпах чудных, треугольных. Командовал ими немчин плюгавый, орущий слова басурманские: «Сьено – сольома, сьено – сольома!». «Должно быть, это “лево-право” по иноземному» – догадался патриарх.
Остановился возок узорчатый у крыльца красного, поднялся патриарх по ступеням высоким и вошёл в палаты царские.
Предстало пред ним зрелище постыдное: у окошка распахнутого стоял в кафтане польском боярин Артамошка Матвеев и курил зелье табашное, дым на улицу выпускаючи, а сам по сторонам поглядывал: не видит ли кто? Заприметив патриарха, опустил глаза наглые и покраснел рылом скоблёным, на котором лишь усы остались, – знать, не всю совесть в трубку выпустил.
А в углу палаты узрел патриарх царевну Софьюшку с Васькой Голицыным, тоже голомордым, усатым да в польском платье: боярин её в уста сахарные целовал и вирши любовные шептал – а та рада-радёшенька…
Смачно плюнул патриарх на пол чисто вымытый, да в кабинет государев вошёл. Не встречал его царь-батюшка у порога, как во времена прежние, не вёл под белы рученьки к креслу мягкому, чтобы о делах правления советоваться, – пуст был кабинет, лишь на столе ворох документов высился. По старой привычке начал патриарх те бумаги читать:
«“Разделить царство наше на разряды обширные…” – помню, до отъезда моего обсуждали, еле-еле уговорил этого пентюха не называть разряды мудрёным иноземным словом “губернии”»;
«“Провести реформу денежную”, – такого не обсуждали, ну да и ладно: мне от того ни холодно, ни жарко»;
«“Строить на Оке-реке корабль боевой на манер западный и назвать тот корабль “Орёл”, – хрен с ним, чем бы дитя не тешилось… нехай себе кораблики пускает»;
«“Освободить мужиков крепостных от недоброй власти барской”, – что за бред невероятный?» – патриарх глубокомысленно запустил пятерню под куколь белый и поскрёб маковку заболевшую, глядя на подпись: «К законопроекту сему князь Василий, Голицын сын, руку приложил». Как живой перед глазами встал охальник, с Сонькой-распустёхой в углу обжимающийся… «Интересно, он предлагает освободить только мужиков боярских да дворянских, или принадлежащих монастырям и иерархам – тоже?»
Зашёл в палату царь-государь, и после приветствий положенных патриарх тот вопрос ему задал.
«Сначала освободим крестьян, церкви принадлежащих – не гоже лицам духовным людишками владеть. А потом, посмотрев на результат, учтя полезный опыт и исправив недочёты, дадим волю мужикам помещичьим» – ответил Тишайший (и как в воду глядел: в 1764 году принадлежащие церкви крестьяне станут государственными, а крепостное право для помещичьих крестьян будет отменено ещё через сто лет).
Сдержал себя владыка от вспышки гнева, и следующий вопрос задал – эдак с ехидцей: «Скажи, сын мой духовный, не захвачена ли столица наша войском иноземным? По площади Красной маршируют солдаты вида басурманского, с немчином во главе».
Не понравилось государю, что допрашивает его патриарх, но ответствовал он пока смиренно: «То по моему указу специалисты заморские создают полки нового образца, а солдатики в них наши подданые природные. Скоро всё войско моё таким будет – передовым да боеспособным» (ну да, очень скоро – уже при сыне Тишайшего).
И этот ответ владыке не понравился, и новый вопрос он государю задал: «А почему это в палатах царских дочь твою Сонюшку тискает в углу князь Васька, честь её девичью и твою государеву позоря?» – в подтверждение слов своих распахнул патриарх дверь кабинета…
Ответить с цитированием
Сообщение от ЛЮМакс
